Мой дед — корнет
Автор: admin, 21 Сен 2012
В гостях у Владимира Оболенского
Александр Батыгин - «Российская газета», 13 мая 1996
Владимир Оболенский в роли корнета
Сегодня в людской толпе редко увидишь человека благородной внешности. «Порода» — говорим мы про таких, сожалея, что людей аристократической наружности встречаешь все реже и реже. Во Владимире Николаевиче Оболенском порода обнаруживается с первого взгляда. Чуть насмешливое лицо, уверенная походка знающего себе цену человека, бородка-эспаньолка и вместе с тем ни тени заносчивости — предельная учтивость, предупредительность, превосходные манеры в деловой беседе, за обеденным столом, на улице...
Корни рода Оболенских уходят вглубь веков, обнаружив прямую связь с самим Рюриком. Василий Оболенский слыл искуснейшим ратоборцем, прославленным воеводой XV века. Овчина Оболенский славился талантом дипломата при Иване Грозном. Не, потерялись Оболенские и в петровские времена. Князь Андрей был поставлен губернатором в Новгороде, князь Василий — в Смоленске, князь Алексей — в Архангельске. В XIX веке род Оболенских считался не просто знатным, но и одним из самых влиятельных среди аристократических фамилий России.
Список достославных дел Оболенских можно далеко продолжить. Прославленный род веками честно служил Отечеству, не пресекся, хотя после великого перелома в октябре 17-го жизнь потомков Рюрика могла оборваться.
Мой собеседник в институтском самодеятельном спектакле сыграл роль своего предка — корнета Оболенского. Тот нашел смерть в 19-м на Пулковских высотах под Петербургом. Юный князь так и не узнал, что армия Юденича, под чьи знамена он встал за «святую Русь», потерпит поражение; что победившие большевики станут управлять страной; что у него родится сын...
Николай, сын корнета Оболенского, стал жертвой сталинских репрессий. Его обвинили в сотрудничестве с белоэмигрантской и французской разведкой, а еще в том, что он, плоть от плоти древней династии, скрыл свое происхождение.
...И вот внук корнета сидит передо мной и ровным, хорошо поставленным голосом — сказывается привычка выступать на радио — рассказывает о своем детстве.
Арест и гибель близких, война, эвакуация, кончина матери в 51-м, интернат, а точнее, детский ГУЛАГ в Мещерских лесах. Край, поэтично воспетый Паустовским, таил загоны за колючей проволокой, куда привозили перевоспитывать детей репрессированных. «Учили» казарменным распорядком (зарядка на улице в 30-градусный мороз), трудовой повинностью на скотном дворе и в овощехранилище, жидким чаем без сахара.
Дух сопротивления закладывается генами. Он не сломался, не одичал. Здесь, в интернате, он организовал «Тайный союз самообороны воспитанников интерната» и самолично написал его устав.
Тогда он еще не подозревал, что продолжил путь его предка, декабриста Евгения Оболенского, организовавшего «Вольное общество», затем вступившего в свободолюбивое «Северное общество». Кстати, проводили будущие герои Сенатской площади свои тайные заседания в доме Оболенских на Новинском бульваре или в подмосковной усадьбе Ховрино. Спустя 170 лет канадское телевидение брало интервью у Владимира Николаевича на фоне уцелевшего фамильного особняка в Ховрино, донимая вопросами: а не вернуть ли вам родовое гнездо? Потомок прославленных князей, все повидавший и все испытавший, лишь иронично улыбался в ответ.
— Мое правило — никуда никогда не обращаться, — говорит Оболенский. — И все же, пользуясь случаем, хотел бы сказать о социальной дискриминации, выпавшей на мою долю. Помилуй Бог, я и в мыслях не претендую на тот же особняк в Ховрино! Но скажите, пожалуйста: почему я, коренной москвич, семья которого все потеряла, вынужден стоять в очереди на жилье десять лет и в итоге покупать крохотную кооперативную квартирку на окраине столицы? Я никогда не просил у властей за себя лично. Сейчас в обществе происходит чудовищное расслоение. Потому и хочу обратиться к властям от имени «старых русских»: помните главный постулат — не теряйте чувства ответственности перед народом!
— Испытаний, выпавших на вашу долю, хватит на несколько судеб, — обращаюсь я к Владимиру Николаевичу Оболенскому. — Что помогло выдержать, не ожесточиться, не предать, а стать тем, кем вы сделали себя, — писателем и журналистом, автором многих романов и пьес?
— Конечно, на мое сознание, внутренний мир очень сильно повлияла моя матушка — Зинаида Николаевна Оболенская. Она, когда мне было всего 8 — 10 лет, пыталась внушить мне мысль — нельзя ожесточаться против выпавших на тебя невзгод, нельзя относиться к окружающим по принципу: если плохо тебе, значит, и остальным должно быть худо.
— Вы говорили о трагедии 17-го года?
— Да, мать понимала, что власть, революция для многих в России обернулись кошмаром, особенно для дворянства. Она отдавала отчет, что Россия с той поры совершенно изменилась, произошел новый виток истории. Я был подростком, но мама разговаривала со мной, как со взрослым, стараясь объяснить мне, что главное для нас, для меня — сохранить свою внутреннюю силу, силу духа. Она была изящная, хрупкая, для нее все рухнуло в одночасье — благополучие, коллекция картин, роскошная библиотека...
— Человек в такой ситуации способен обозлиться на весь мир...
— Нет, она никогда не внушала мне мысль: вот ты вырастешь и отомстишь за нас! Хотя у нее и вырывалось, что режим нынешний — страшный, чудовищный, губящий Россию. В то же время она считала, что установившийся после революции строй способен принести какую-то пользу народу.
— Каким образом?
— В смысле раскрепощения той социальной зависимости, которую внушали русскому народу в годы первой мировой войны, перед революцией. Ведь тогда от многих отечественных мыслителей, из Государственной Думы шла идея относительно того, что революция придет обязательно, монархии больше не дано справляться с управлением государством.
— Так считали больше восьмидесяти лет назад. И, тем не менее, идея монархизма нет-нет, да и возникает на современной российской почве. Вы много общались с нашей эмигрантской средой за рубежом, внимательно следите, насколько я знаю, за появлением новых деталей в этом вопросе. Как сегодня обстоят дела с претензиями на российский трон?
— Убежден, Россия сейчас не может реализовать идею монархизма. Наша страна проходит сегодня новый исторический виток, очень контрастный по сравнению с европейскими странами. Дело в том, что сегодня нет ни реальных сил, способных на практике осуществить идеи монархизма, ни желания у большинства россиян получить нового царя. Восстановление монархии в России в скором времени нереально, политически и экономически неоправданно. Тем более сверху ее не решишь.
— Владимир Николаевич! Вы изучали генеалогическое древо и Оболенских, и других древних российских родов. Характер русского человека с веками изменился? Понятия о гордости, достоинстве? Не часто ли заискиваем, выпрашиваем, радуемся подачкам?
— Вы правы, такого замечаешь немало. Но вот курьез — на Радио «Свобода» делали сюжет о русском мате и задавали мне вопросы: не исчезнет ли он, великий и могучий? Я успокоил немецких коллег: дескать, в обозримом будущем мат никуда от нас не денется, не грозит нам пока его исчезновение. Если же серьезно, то русский характер действительно подвергся очень сильному давлению, во многом изменился. Прежде русского человека отличала вера — в свою историю, страну, избранность. Недаром в XVII веке говорили: «Москва — третий Рим». За 78 лет большевистской власти понятие «русский человек» стало уничтожаться, заменяться «советским». Это привело к определенной растерянности, неумению защищать свои права.
— Многое возвращается сегодня в нашу жизнь, возрождаются храмы. Но вот что меня лично смущает: для части, не скажу для большинства, людей приход в церковь становится каким-то ритуалом, а то и показухой. Крестик на шее скорее украшение, чем символ веры...
— Согласен, вера порой приобретает формы регресса, христианской безграмотности. Меня, честно говоря, больше всего задевает, когда многие наши руководители вдруг стали появляться в храмах со свечкой в руках. Куда важнее не устраивать спектакль, а помогать церкви, совершать богоугодные дела. Когда я встречался с Алексием II, мы говорили о конкретной, вполне земной помощи — открытии воскресных школ, церковных гимназий, сиротских приютов.
— Что в этом направлении делает возглавляемый вами Союз титулованного дворянства «Корона»?
— Не так много, как хотелось бы, но все же... У нас два года работал театральный лицей с бесплатным обучением. Нынешней осенью там проведут новый набор учащихся.
— Какой проект вам лично наиболее симпатичен?
— Ну, например, создание ассоциации старейших предприятий Москвы вместе с директором крупнейшей кондитерской фабрики «Красный Октябрь» Анатолием Даурским. Интересен, привлекателен этот руководитель тем, что ратует за отечественную промышленность, ее возрождение. На предприятии — бывшей шоколадной фабрике «Эйнем», которой сто с лишним лет, — удалось сохранить наши лучшие технологические традиции, славу российских конфет.
— Вы литератор, писатель, много лет работали в газетах. Трибуна-то у вас есть?
— Откуда? В прежние годы я вел на «Радио Останкино» передачу «Российские сословия». Теперь ее закрыли. Говорят, плохо со средствами.
С телевидением та же картина. Если раньше, в менее демократические времена, мне удавалось выходить в эфир с документальными фильмами о наших современниках за рубежом, то теперь серьезных передач все меньше и меньше. Парадокс: меня гораздо чаще приглашают к сотрудничеству зарубежные СМИ. Там хотят больше знать о российском прошлом, чем в России! Чертовщина какая-то. Я давал интервью австралийскому телевидению. В «Фигаро» беседу со мной поместили рядом со статьей о Жаке Шираке.
— Сегодня многие писатели в творческом простое, а вот у вас, слышал, книга скоро выходит. Правильная информация?
— Правильная и для меня весьма приятная. К этой книге я шел четверть века. В 69-м написал пьесу «Я — счастливый парень», а на ТВ сделал двухсерийный фильм о наших эмигрантах «Мне нельзя без России». Тогда меня и заметили, приняли в писательскую творческую организацию московских драматургов. Впрочем, гладко не было ни в жизни, ни в творчестве. Мою пьесу «Испытание» принял Театр Советской Армии и хотел поставить замечательный режиссер Андрей Попов. Главлит «зарубил» пьесу. Это сегодня о цензуре забыли, но я-то помню, как мне по этой причине отказывали в театрах Станиславского, Ермоловой, Гоголя...
В 1990 году вышла моя книга «Россия еще раз во мгле» тиражом 300 тысяч экземпляров. Книга стала скандальной — ведь там появились такие персонажи, как Брежнев, Андропов, Горбачев, Черненко... Понятно, не всем тогда понравилось.
В 1992 году появилась моя книга «Смерть корнета Оболенского». Тут и жизнь моих предков, и моя тесно переплелись, продолжая разговор об ответственности за судьбу Отечества, духовном наследии, чувстве долга.
— А последний ваш роман — вновь о корнете Оболенском?
— Да, это уже трилогия, где старые герои встретятся вновь. Книга охватывает пласт времени, с 1900 по 1990 год.
...Из динамика льется пронзительная песня о поручике Голицыне, «раздающем патроны», корнете Оболенском, почему-то забывшем «надеть ордена»... Кабацко-разудалые песенные персонажи не имеют ничего общего с теми, кто попал в мясорубку гражданской войны, кого не обошла трагедия разрушений и передела, свержения старых богов и насаждения новых кумиров. Они не были изгоями Отечества, а просто людьми, верящими в свои идеалы и не пожелавшими сменить их на иные.
Они остались верными своей Родине, а она прокляла их.
История — супер!Приятная статья. Спасибо. И любезно приглашаю в гости коллегу — успехов вам в авторском деле:)!